Мир, как он есть, и мир, каким бы я хотел его видеть

Прошлое, настоящее и будущее – три точки во времени, которые соединены нитью мечты, проходящей через них.

З. Фрейд пишет, что соотношение фантазии и времени чрезвычайно важно. Можно сказать, что мы находимся в подвешенном состоянии между тремя точками во времени, которые мы себе представляем.

Мы живем, опираясь на впечатлениях настоящего времени, которые порождают в нас те или иные потребности и желания. Это настоящее время опирается на память о прошлых событиях и переживаниях, особенно детского времени с его мечтами о том, что должно сбыться. И, наконец, третье – это наши ожидания того, что будет, когда эти мечты сбудутся.

Вот очень простой пример, который подтверждает сказанное. “Давайте представим себе маленького мальчика-сироту, которому дали адрес человека, который может нанять его на работу. Он идёт туда. Он мечтает о том, что может получиться. Ну, например, что ему дадут работу, что хозяину он понравится, что он станет настолько незаменимым в лавке хозяина, что он понравится семье хозяина и женится на хозяйской дочке, и сам в итоге станет хозяином лавки, потом станет партнёром и, наконец, унаследует весь бизнес…Таким образом мечтатель вернул себе то, что имел в детстве — надёжный дом, любящих родителей, успех и безопасность” (Фрейд). Так мечта, основываясь на настоящем, позволяет создать на основе модели прошлого картину будущего.

Нам только кажется, что мы оставляем наши детские мечты, на самом деле мы сохраняем их. Мы держимся за них, очень часто проецируя их на своих детей, например, что наши дети добьются успеха, и мы будем радоваться за них. Мы все, может быть, ложно представляем себе мир в соответствии не столько с реальностью, сколько с нашими желаниями.

Приведу пример из пьесы У. Шекспира “Генрих IV”.

Принц Генрих говорит: “ Не думал я ваш голос вновь услышать...

Король отвечает: “ Желание — отец той мысли, Гарри”.

У принца Генриха мечта стать королём. Он берёт корону своего отца и примеряет её, а отец лежит здесь же рядом, он умирает. Гарри понимает, что это только воображение. Но возможно, что во время этой мечты будут моменты, когда он будет искренне верить, что это всё уже случилось. Возможно, что он представляет себе, что отец умер мирной смертью, просто оставил ему королевство по наследству. Эта мечта определяется одним из ведущих принципов работы нашей психики – принципом удовольствия.

Фантазирование, которое начинается с детских игр, совершенно отказывается от всякой опоры на реальность. Способность понимать, что в мире реально, еще не развита. А. Бион называл эту систему мышления ребенка протоментальной, когда еще нет, собственно, мыслей. Мысли еще только формируются. Возможность этой системы видеть объекты реального мира ограничена.

Взрослея, постепенно, в психике возникает не только то, что приятно, но то, что реально, даже если оно неприятно. Так возникает принцип реальности - способность осознавать свое разочарование в том, что мы не можем получить все, что хотим, и получить это сразу. Это важнейший шаг развития психики. После этого шага мы можем действовать и менять мир так, чтобы добиться в нем того удовлетворения, которого хотим.

Когда нет этой способности, когда осознание ограничений в получении желаемого не может стать мыслью, тогда это превращается во что-то роковое, в присутствие какой-то злой силы, которая лишает доступа к желаемому. И тогда единственное, что остается, это отрицание самой возможности мыслить. Приведу пример: “Мистер Г., успешный бизнесмен, достаточно рано в своём анализе заявил, что не существует такой вещи, которую он хотел бы и не мог бы иметь. Познакомившись с господином Г. поближе, я осознал, что это заявление имело ряд последствий для его психической жизни. Если появлялся какой-то объект, который вызывал его желание, но которым он не мог обладать и которого он не мог контролировать, он изгонял его из своего сознания, и этот объект переставал существовать в его мире. Если же объект продолжал существовать, он отрицал его нуждаемость в этом объекте, саму его потребность. Иными словами, господин Г. разрушал своё собственное осознавание этой ситуации – своей неудовлетворённой потребности с сопутствующим переживанием фрустрации, потому что по ряду причин такого переживания он вынести не мог” (Фрейд).

При нормальном течении развития, у нас остается пространство мысли, свободное от реальности и подчиненное исключительно принципу удовольствия. Эта альтернативная реальность влияет на то, как мы проживаем свою жизнь. Фантазии, которые удовлетворяют наши желания, остаются постоянным регистром нашей психической жизни и имеют полезную функцию – они придают нашей жизни значение, смысл.

Наш механизм формирования мыслей хрупок. Сама мысль о желаемом влияет на нас. Разве не является чем-то совершенно естественным, если мы представляем, что влюблённый мужчина ждёт свою возлюбленную, и он думает о том, как она сейчас придёт, воображает, как он её увидит, как она войдёт. Его сердцебиение учащается, зрачки расширяются, да, у него даже может начаться эрекция. Но рядом никого нет, да, можно сказать, что это всего лишь фантазия. Но это совершенно естественно для влюблённого человека предвосхищать что-то таким образом и чувствовать, что объект любви на самом деле здесь. Так что такая жизнь без подобных фантазий не является ни возможной, ни желательной. Ведь, так или иначе, именно проникновение фантазии в наше реальное восприятие мира даёт этому восприятию резонанс и значение. Жизнь, отрезанная от этого, будет лишена всех качеств, которые отличают человеческое существование.

Мы можем обращаться к искусству, литературе, например, для того, чтобы соприкоснуться с воображением художника и с нашей собственной способностью погружаться в новый воображаемый мир. И эта способность представляют одну из самых развитых аспектов нашего психического функционирования, которая ведёт к контакту с психической реальностью, и к внутреннему обогащению.

Х. Сигал была большим любителем литературы, особенно научной фантастики. Она выделяла два типа научной фантастики – хорошую и плохую. Хорошая научная фантастика представляет собой пример здорового воображения автора: возможный мир, где мы, например, могли бы рассматривать какие-то философские идеи, применительно к этому миру. Это фантастика в духе “что, если?”. Когда воображение объединяется с жизнью, это способствует росту и глубокому удовольствию, и творчеству.

Напротив, плохая фантастика — это фантастика в духе “как если бы?”, которая лишь повторяет одно и то же содержание в замаскированных формах, предлагает простые удовольствия, препятствует росту и имеет зависимое внутреннее движение - мы уходим в приятный мир, чтобы избежать неизбежной боли, и это легко превращается в зависимое состояние. Она совершенно не обогащает жизнь, а вместо этого служит анестезией, антиреальностью. Мы можем поразмыслить в этом смысле о мыльных операх или другой некачественной литературе. Внутренний регистр такой активности подобен дневным фантазиям, который имеет злокачественный характер. Эта тема исследуется в произведении Г. Флобера “Мадам Бовари”. Эмма Бовари отворачивается от разочаровывающей ее реальности, где она ведет “скучный” образ жизни с деревенским сельским врачом. Она отворачивается в воображаемый мир, который она создает со своим любовником, и это приводит к катастрофическим последствиям. Или другой пример, пьеса А. Миллера "Смерть коммивояжера" представляет собой похожий пример в современной литературе. Вилли Ломан зависит от совершенно фантастического представления о себе, в котором он является очень успешным американским коммерсантом. Это ведет его к упадку и суициду. Миллер использует также этого персонажа для того, чтобы показать, каким образом доминирующая идеология затягивает индивида в этот воображаемый мир, в котором он начинает жить. Пьеса демонстрирует ситуацию, которая является примером и индивидуальной, и одновременно глубокой культуральной патологии.

Было бы действительно сложно представить себе что-либо в психоанализе, что имело бы больше важности для культуры человечества в целом, чем признание хрупкости разграничительной линии между миром, каков он есть, и миром, каким бы хотелось его видеть. Обещание удовлетворения желаний пронизывает дискурс повседневной жизни как в открытом плане, в рекламе, в политических слоганах, в культуре знаменитости и так далее, а также более малозаметными способами. И, возможно, максимально это выражено в наших отношениях с деньгами и товарами потребления, чья сила укоренена в их важнейшей связи с нашей психической экономикой.

З. Фрейд полагал, что деньги не могут дать счастья. “Счастье проистекает из отсроченного удовлетворения доисторического желания, инфантильного желания. Именно поэтому богатство само по себе приносит так мало счастья, потому что деньги не являются инфантильным желанием”, — писал он своему другу В. Флиссу. Однако мы можем, возможно, добавить, что деньги, с другой стороны, обещают нам убрать все препятствия реализации наших желаний. Фрейд, как и Маркс, признавал, что деньги, как и сама товарно-денежная форма, обладают качеством фетиша. Мы перестаём видеть в них то, чем они на самом деле являются. То есть мы перестаём видеть в них воплощение социальных отношений, а начинаем воображать, что деньги — это объект, который обладает магическими силами.

На протяжении всей истории человечество создавало культуральные объекты, чьи функции заключались в том, чтобы удовлетворять наши желания в очень простой форме. Они напрямую связаны с идеологией, с системой убеждений, которая служат для того, чтобы защитить нас от болезненного времени, которое представляет собой признание своей смертности, ограничение своей власти, силы, своей уязвимости в целом. Все мы представляем собой результат синтеза внутренних потребностей и внешних интересов. И это втягивает нас в детскую веру. Авторитетные фигуры, политики знают, что они делают, заботятся о наших интересах, и мы начинаем относиться к ним как к идеализированным родительским фигурам. Здесь больше всего впечатляет устойчивость этого верования, несмотря на наличие свидетельства в обратном. И, возможно, лучше всего это проявляется в экономике. Есть склонность обсуждать экономические вопросы, как если бы они представляли собой факты математической природы, в то время как в реальности они представляют собой выражения социальных отношений. Экономические кризисы представлены как непредсказуемые случайные события вместо того, чтобы рассмотреть действия людей, которые привносят вероятность экономических катастроф и подводят к ним.

В работе “Массовая психология и анализ Я” Фрейд пишет о том, насколько на самом деле групповая феноменология может рассматриваться с точки зрения регрессии, мы отступаем в более инфантильный режим функционирования. Группа способна на действия, которые, если бы эти действия осуществлялись отдельно взятым человеком, привели бы его в психиатрический стационар. И мне кажется, особенно это очевидно на войне. Здесь мы становимся свидетелями ужасного желания избавиться от способности к мышлению. Т. Адорн в статье "Теория Фрейда и паттерн фашистской пропаганды" отмечает, что фашисты и их последователи на самом деле в глубине души не верили в то, что евреи представляют собой корень всего зла. Они знали, что это фантазия или бредовая идея…Вероятно, что именно то, что они подозревали свое убеждение в их вымышленной природе, и сделала фашистскую толпу такой безжалостной и непоколебимой. Если бы о них хоть на секунду остановились поразмыслить, то все бы их действия развалились на части, и толпа оказалась бы охвачена паникой”.

Когда мышление отключено, всё очень просто, не нужно ничего сверять с истиной и с реальностью. Всё ощущение сложности исчезает - мир может стать таким, каким я хочу его видеть. И не нужно бороться с реальностью, нужно просто её игнорировать. Звучат такие утверждения, что правда – это то, что мне помогает. Правду можно выбирать, как мы выбираем товары на полке магазина. Правда - это то, что работает, то, что мне полезно. И, разумеется, мы понимаем, что такое может быть в ситуации бреда, но не реальности. Это очень трагичный момент… Я думаю о том, как сложно группе, когда они сталкиваются с болезненной реальностью, с ее неадекватностью. Как сложно эту реальность принять. И какое длительное время потребуется, чтобы ее принять… И ее трагические последствия…

В завершении приведу цитату Х. Арендт: “Может ли быть, что сама деятельность мышления, привычка размышлять о том, что происходит, может быть, именно эта способность позволяет человеку удержаться от сотворения зла? И даже приготовиться к противодействию ему. То есть привлекательность зла может быть смягчена и сведена на нет способностью к мышлению”.

Источник: D. Bell "London Lectures on Psychoanalysis"