Карл Бодек и и Курт Конрад Лёв, Одна весна, 1941
“Всё возможно и всё разрешено” - так Ханна Арендт (философ, политический теоретик, историк) описывает тоталитарное мышление.
Арендт многое сделала для разработки основ теории тоталитаризма. Ее книга “Истоки тоталитаризма” представляет собой историческое описание элементов, которые послужили основанием для возникновения концентрационных лагерей и Гулага.
Концентрационные лагеря - выражение самой сути тоталитаризма. Они уже существовали в Германии до Второй мировой войны. Само явление Холокоста новое, уникальное в истории. Но то, что стало его основой, из чего оно выросло, не новое совсем. Аренд пишет: “В концентрационных лагерях не происходило ничего такого, что не происходило раньше в фантазии. Но когда это стало происходить в реальности, это стало казаться каким-то сном, и нам теперь трудно это осмыслить”. Так случилось в определенный исторический момент, и события стали развиваться очень быстро.
Хотелось бы думать, что Холокост был странным отклонением от нормы современной жизни, и что в нём участвовали люди, которые были ненормальными. И что это не относится к нам, что это не часть нашего мира. Однако это не так. Холокост произошёл в одной из самых развитых и цивилизованных стран, в одной из наиболее продвинутых культур, где было большое количество прекрасно образованных, культурных людей. Социолог З. Бауман писал, что большинство социологических объяснений противопоставляют современность варварству. Однако изучение Холокоста показывает, что в основе их лежит одно и то же. То есть можно сказать так, что линчующая толпа похожа на мелкого ремесленника, а концентрационный лагерь – на большую фабрику, но суть их едина. Зло, по Арендт, не экстремум. Это что-то повседневное, “банальное”. Именно такое название, она дала книге о суде над Адольфом Эйхманом “Банальность зла: Эйхман в Иерусалиме”.
З. Фрейд, как и Х. Арендт, принадлежали к великой традиции немецкой философии. Эта традиция подчёркивала неразрывную связь психики и мира. Любое объяснение деятельности людей опирается на понимание того, что происходит в психике. То есть это попытка понять происходящее на основе глубинных структур, которые лишь проявляются в реальности, на поверхности.
Самые высшие проявления человеческой культуры и самые низшие проявления человеческого поведения на самом деле более сходны друг с другом, чем может показаться. Большие группы людей могут достигать огромных успехов, но они сохраняют в себе примитивные способы поведения и мышления. И дело не в недостатке цивилизованности, наоборот, это следствие цивилизации. Любовь внутри одной группы и проекция ненависти вовне, на внешнюю группу, какая бы это ни была группа - это часть типичного человеческого поведения. Фрейд пишет о большой волатильности аффектов и внушаемости людей в группах. Способность к размышлению и суждению очень легко отдаётся людьми в распоряжение группы.
Эта форма тоталитаризма, которая реализовалась под эгидой нацистского режима, представляет собой феномен нового времени. Концентрационные лагеря сделали проявленным нечто латентное в человечестве в целом, что мы никогда не сможем стереть из нашего последующего Знания. И это не немецкий или еврейский вопрос, это человеческое качество.
Арендт многое сделала для разработки основ теории тоталитаризма. Ее книга “Истоки тоталитаризма” представляет собой историческое описание элементов, которые послужили основанием для возникновения концентрационных лагерей и Гулага.
Концентрационные лагеря - выражение самой сути тоталитаризма. Они уже существовали в Германии до Второй мировой войны. Само явление Холокоста новое, уникальное в истории. Но то, что стало его основой, из чего оно выросло, не новое совсем. Аренд пишет: “В концентрационных лагерях не происходило ничего такого, что не происходило раньше в фантазии. Но когда это стало происходить в реальности, это стало казаться каким-то сном, и нам теперь трудно это осмыслить”. Так случилось в определенный исторический момент, и события стали развиваться очень быстро.
Хотелось бы думать, что Холокост был странным отклонением от нормы современной жизни, и что в нём участвовали люди, которые были ненормальными. И что это не относится к нам, что это не часть нашего мира. Однако это не так. Холокост произошёл в одной из самых развитых и цивилизованных стран, в одной из наиболее продвинутых культур, где было большое количество прекрасно образованных, культурных людей. Социолог З. Бауман писал, что большинство социологических объяснений противопоставляют современность варварству. Однако изучение Холокоста показывает, что в основе их лежит одно и то же. То есть можно сказать так, что линчующая толпа похожа на мелкого ремесленника, а концентрационный лагерь – на большую фабрику, но суть их едина. Зло, по Арендт, не экстремум. Это что-то повседневное, “банальное”. Именно такое название, она дала книге о суде над Адольфом Эйхманом “Банальность зла: Эйхман в Иерусалиме”.
З. Фрейд, как и Х. Арендт, принадлежали к великой традиции немецкой философии. Эта традиция подчёркивала неразрывную связь психики и мира. Любое объяснение деятельности людей опирается на понимание того, что происходит в психике. То есть это попытка понять происходящее на основе глубинных структур, которые лишь проявляются в реальности, на поверхности.
Самые высшие проявления человеческой культуры и самые низшие проявления человеческого поведения на самом деле более сходны друг с другом, чем может показаться. Большие группы людей могут достигать огромных успехов, но они сохраняют в себе примитивные способы поведения и мышления. И дело не в недостатке цивилизованности, наоборот, это следствие цивилизации. Любовь внутри одной группы и проекция ненависти вовне, на внешнюю группу, какая бы это ни была группа - это часть типичного человеческого поведения. Фрейд пишет о большой волатильности аффектов и внушаемости людей в группах. Способность к размышлению и суждению очень легко отдаётся людьми в распоряжение группы.
Эта форма тоталитаризма, которая реализовалась под эгидой нацистского режима, представляет собой феномен нового времени. Концентрационные лагеря сделали проявленным нечто латентное в человечестве в целом, что мы никогда не сможем стереть из нашего последующего Знания. И это не немецкий или еврейский вопрос, это человеческое качество.
Феликс Нуссбаум, Беженец, 1939
Арендт пишет, тот факт, что это произошло с евреями и то, что этот феномен развернулся в Германии, конечно, не является случайностью. Но элементы, которые составляют этот исторический момент, являются латентными на протяжении всей современной цивилизации. Именно пересечение этих элементов послужили основанием для кристаллизации того, что породило концентрационные лагеря и Гулаг. Представленные Арендт элементы имеют два типа. Первый имеет историческое измерение, второй описывает ментальность, на которую опирается такая историческая структура.
Сначала перейдём к историческому измерению, к экспансионизму и его последствиям. Это концентрируется на понимании Арендт национального государства. Она описывает последствия его распада и подъёма империализма. Согласно её описанию, национальное государство гарантирует своим гражданам определённые права. И такие права выступают естественными препятствиями, преградами для примитивных склонностей человека. Однако экспансия капитала приводит к подчинению законов государства его потребностям. Это приводит к тому, что то, что казалось естественными и неотъемлемыми правами человека (что подразумевает не только права, но и само право иметь права), в итоге оказалось, что эти естественные права полагаются не всем. И для такого отрицания базовых прав негражданам государства требовалась идеологическая поддержка. И такой поддержкой выступил расизм как организованное системное мышление, которое предоставляло идеологическое оправдание новой политической организации — колониальному империализму.
Термин “политический” для Арендт имеет глубокое значение. Она имеет в виду глубокое ощущение вовлечённости человека в гражданское общество. Доминирование экономического императива над политическим, создание новых политических реалий, которые служат нуждам капитала, приводит к разрушению настоящего ощущения политического сообщества. Тогда гражданин низводится до отчуждённого и циничного состояния.
Ключевым элементом тоталитаризма для Арендт является создание категории людей, которые проваливаются в трещины политической структуры и становятся так называемыми “лишними людьми”. Эти люди чувствуют, что у них нет настоящего места в обществе, и они находятся в состоянии постоянной тревоги и безмирия. Находясь за рамками общества, они становятся лёгкой добычей массовых движений.
Категория “лишнего человека” не только предоставляет движение для этих легковерных масс, но и утверждает, что определённая категория людей может стать контейнером для этого всеми ненавидимого качества, качества неприкаянности, лишнего. И появляется ощущение, что не я не нужен, не у меня нет места, а у них. И, следовательно, скорее всего, фашистский режим несознательно определили истребление евреев. Фашистский режим породил категорию лишних людей. И этой категории было отказано во всех гражданских правах. Их психологически отвергали и географически транспортировали за рамки государства. Однако, по мере того, как другие страны захватывались немецким государством, больше этот образ ненавидимого чужака смещать было некуда. И доктрина чистоты получила свою идеологическую мощь. Она породила образ лишних людей, которые были словно угроза и болезнь, и устранение этой угрозы было единственным решением. Это стало объединяющим фактором и исторической силой.
В тот момент, когда государство решает, что некоторые группы людей находятся за пределами гражданского общества, запускается машина уничтожения. Впервые мелкий бюрократ мог записать в каком-то журнале, что тот или иной человек не ариец, и таким образом его положение относительно закона теперь определяется не тем, что он сделал, а тем, кем он является. И это прямой путь к лагерям смерти.
И теперь про второй элемент - ментальность, на которую опирается такая историческая структура. Это форма такого инструментального мышления. У нацистов люди стали делиться на евреев и арийцев, и это было бессознательно. В этом была какая-то внутренняя логика, утилитарная и холодная. При тоталитаризме все элементы индивидуальности, плюрализма, способности к мышлению человека отбрасываются.
Легитимные правительства устанавливают некоторые границы, которые защищает закон. Это демократия, в которой существуют граждане и требования закона. При тоталитаризме есть законы, но это не гражданские законы, а это законы, которые стоят выше людей и общества. Здесь не режим диктует закон, здесь режим сам становится законом. Такие режимы опираются на террор, на постоянный страх. Люди постоянно живут в условиях окружения так называемыми объективными врагами. Теми врагами, которых нельзя наказать, можно только уничтожить. Тоталитаризм для того, чтобы поддерживать своё существование, должен постоянно стремиться к полному доминированию, и для этого нужны постоянные притоки новых врагов. Вот такая параноидная проекция — это и причина, и следствие такого деструктивного способа мышления, и это необходимо для поддержания стабильности системы. Роман Дж. Оруэлла “1984” прекрасная иллюстрация этого.
Сначала перейдём к историческому измерению, к экспансионизму и его последствиям. Это концентрируется на понимании Арендт национального государства. Она описывает последствия его распада и подъёма империализма. Согласно её описанию, национальное государство гарантирует своим гражданам определённые права. И такие права выступают естественными препятствиями, преградами для примитивных склонностей человека. Однако экспансия капитала приводит к подчинению законов государства его потребностям. Это приводит к тому, что то, что казалось естественными и неотъемлемыми правами человека (что подразумевает не только права, но и само право иметь права), в итоге оказалось, что эти естественные права полагаются не всем. И для такого отрицания базовых прав негражданам государства требовалась идеологическая поддержка. И такой поддержкой выступил расизм как организованное системное мышление, которое предоставляло идеологическое оправдание новой политической организации — колониальному империализму.
Термин “политический” для Арендт имеет глубокое значение. Она имеет в виду глубокое ощущение вовлечённости человека в гражданское общество. Доминирование экономического императива над политическим, создание новых политических реалий, которые служат нуждам капитала, приводит к разрушению настоящего ощущения политического сообщества. Тогда гражданин низводится до отчуждённого и циничного состояния.
Ключевым элементом тоталитаризма для Арендт является создание категории людей, которые проваливаются в трещины политической структуры и становятся так называемыми “лишними людьми”. Эти люди чувствуют, что у них нет настоящего места в обществе, и они находятся в состоянии постоянной тревоги и безмирия. Находясь за рамками общества, они становятся лёгкой добычей массовых движений.
Категория “лишнего человека” не только предоставляет движение для этих легковерных масс, но и утверждает, что определённая категория людей может стать контейнером для этого всеми ненавидимого качества, качества неприкаянности, лишнего. И появляется ощущение, что не я не нужен, не у меня нет места, а у них. И, следовательно, скорее всего, фашистский режим несознательно определили истребление евреев. Фашистский режим породил категорию лишних людей. И этой категории было отказано во всех гражданских правах. Их психологически отвергали и географически транспортировали за рамки государства. Однако, по мере того, как другие страны захватывались немецким государством, больше этот образ ненавидимого чужака смещать было некуда. И доктрина чистоты получила свою идеологическую мощь. Она породила образ лишних людей, которые были словно угроза и болезнь, и устранение этой угрозы было единственным решением. Это стало объединяющим фактором и исторической силой.
В тот момент, когда государство решает, что некоторые группы людей находятся за пределами гражданского общества, запускается машина уничтожения. Впервые мелкий бюрократ мог записать в каком-то журнале, что тот или иной человек не ариец, и таким образом его положение относительно закона теперь определяется не тем, что он сделал, а тем, кем он является. И это прямой путь к лагерям смерти.
И теперь про второй элемент - ментальность, на которую опирается такая историческая структура. Это форма такого инструментального мышления. У нацистов люди стали делиться на евреев и арийцев, и это было бессознательно. В этом была какая-то внутренняя логика, утилитарная и холодная. При тоталитаризме все элементы индивидуальности, плюрализма, способности к мышлению человека отбрасываются.
Легитимные правительства устанавливают некоторые границы, которые защищает закон. Это демократия, в которой существуют граждане и требования закона. При тоталитаризме есть законы, но это не гражданские законы, а это законы, которые стоят выше людей и общества. Здесь не режим диктует закон, здесь режим сам становится законом. Такие режимы опираются на террор, на постоянный страх. Люди постоянно живут в условиях окружения так называемыми объективными врагами. Теми врагами, которых нельзя наказать, можно только уничтожить. Тоталитаризм для того, чтобы поддерживать своё существование, должен постоянно стремиться к полному доминированию, и для этого нужны постоянные притоки новых врагов. Вот такая параноидная проекция — это и причина, и следствие такого деструктивного способа мышления, и это необходимо для поддержания стабильности системы. Роман Дж. Оруэлла “1984” прекрасная иллюстрация этого.
Лев Хаас, Прибытие транспорта, 1942
Тоталитарное государство берёт на себя обязанность определить, что является истиной и что ложью. При этом факты и доказательства совершенно не нужны. Всё, что такое государство говорит о себе, есть правда. Всё, что говорят другие, по их мнению, есть ложь. А. Бион говорит, что истину можно только открыть, ею нельзя владеть. Но в тоталитарном государстве это именно так. Сама идея всемогущего владения истиной показывает, что те структуры, которые могли бы способствовать мышлению, должны быть уничтожены в тоталитарном государстве.
Для Арендт концентрационные лагеря были не самоцелью, а лишь социальным идеалом, средством осуществления тотального доминирования. Именно в таких условиях вопросы жизни и смерти, истины и лжи, кажимости и реальности, и даже жертв и убийц становились трудноразличимыми, сливались во что-то единое. И для того, чтобы достичь доминирования, человек как человек, как мыслящий субъект должен быть устранён. И это достигается целым рядом взаимосвязанных мер и мероприятий. Во-первых, человечность объявляется отсутствующей. То есть эта группа выводится за пределы восприятия тех, которые имеют равные права. Например, так часто относятся к беженцам. При нацизме так относятся к евреям - евреи не имеют прав гражданства. Во-вторых, разрушается моральное право на признание этих людей. Евреи при нацизме не были виноваты ни в каком конкретном преступлении, но считались виноватыми просто в связи с фактом своего еврейства. И, наконец, разрушается и запрещается плюрализм, возможность различия между людьми. Все проявления человеческой индивидуальности становятся всего лишь функцией машины. Управление машиной и люди, которые управляют машиной, также лишаются всех человеческих свойств. Они становятся единой неразделенной массой. Весь мир сводится к бинарной структуре - каждый человек должен понять, является ли он частью машины, которая косит всё общество, как траву, или он часть травы, которая подлежит скашиванию. Это система бредовая, но никакая бредовая система не может быть абсолютной. Она постоянно воспринимает себя как находящуюся под нападением, и отсюда постоянные ощущения окруженности врагами.
Для Арендт концентрационные лагеря были не самоцелью, а лишь социальным идеалом, средством осуществления тотального доминирования. Именно в таких условиях вопросы жизни и смерти, истины и лжи, кажимости и реальности, и даже жертв и убийц становились трудноразличимыми, сливались во что-то единое. И для того, чтобы достичь доминирования, человек как человек, как мыслящий субъект должен быть устранён. И это достигается целым рядом взаимосвязанных мер и мероприятий. Во-первых, человечность объявляется отсутствующей. То есть эта группа выводится за пределы восприятия тех, которые имеют равные права. Например, так часто относятся к беженцам. При нацизме так относятся к евреям - евреи не имеют прав гражданства. Во-вторых, разрушается моральное право на признание этих людей. Евреи при нацизме не были виноваты ни в каком конкретном преступлении, но считались виноватыми просто в связи с фактом своего еврейства. И, наконец, разрушается и запрещается плюрализм, возможность различия между людьми. Все проявления человеческой индивидуальности становятся всего лишь функцией машины. Управление машиной и люди, которые управляют машиной, также лишаются всех человеческих свойств. Они становятся единой неразделенной массой. Весь мир сводится к бинарной структуре - каждый человек должен понять, является ли он частью машины, которая косит всё общество, как траву, или он часть травы, которая подлежит скашиванию. Это система бредовая, но никакая бредовая система не может быть абсолютной. Она постоянно воспринимает себя как находящуюся под нападением, и отсюда постоянные ощущения окруженности врагами.
Бедрих Фритта, Черный ход, 1941-1944
Т. Удорно в работе “Фрейдистская теория и фашистская пропаганда” писал об этом. Для того чтобы эта система продолжала существовать, она не должна мыслить. Последователи фашистской теории не верили глубоко в душе, что евреи – это зло, но подозрение необоснованности своей групповой философии делало их особенно безжалостными и непробиваемыми. Видимо, они понимали, что, если они задумаются о справедливости своей системы, система рухнет, и они останутся ни с чем в состоянии паники и ужаса. Поэтому такие системы боятся ясного мышления.
Арендт отдаёт центральное место в своих рассуждениях способности мыслить. При этом мыслить – это не просто манипулировать логическими элементами, а вести диалог, который объединяет людей. Для неё диалогическое мышление – это важнейшее достижение цивилизации человечества. Однако эта структура чрезвычайно хрупка. Холокост показал, насколько легко она может быть разрушена.
Когда она слушала на суде А. Эйхмана, старалась не видеть в нём злобное животное, садиста и так далее. Она пишет, что он совершал свои преступления не из-за того, что он был под влиянием идеологии, а от того, что не проявлял способности мыслить.
Когда в фашистской Германии оказалось большое еврейское население, фашисты стали думать, что делать с этими людьми. Убивать их поодиночке было неудобно, слишком громоздко. И были созданы концентрационные лагеря, когда можно было спокойно рассчитывать, как организовать транспорт, сколько нужно было отравляющего газа, как организовать вывоз пепла и так далее. То есть вопросы морали были замещены вопросами эффективности. И разговоры стали бюрократическими, жаргонными, клишированными. То есть Эйхман не был страстным садистом, он не был Макбетом или Яго, он был бюрократом.
Ее слова “банальность зла” - это не то, что зло это что-то скучное и неинтересное. Она хотела этой фразой показать, что зло возникает не из каких-то злобных побуждений, а именно из самых банальных, самых простых и проходящих. Как и психоанализ, Арендт находит, что самые экстремальные формы патологии позволяют нам понять, как устроена так называемая нормальность. То, как вел себя Эйхман и подобные ему люди, не обладали свойством уникальным для этих людей, а были следствием развития современной культуры и цивилизации. В этом способе мышления самое главное внимание уделяется эффективности, завершению работы, выполнению задания, выполнению поручения. Это мир, где цель не что, а средство всё. Это мир не просто аморальный, это мир, где разрушена сама возможность морали.
Фрейд пишет о присутствии у всех нас первобытной ненависти ко всему, что не является нами самим. И он делает отсылку к разрушению мышления и жестокости, которые характерны для психоза. Однако Фрейд не имеет надёжной основы для теоретической разработки таких процессов. Впоследствии Бион сосредотачивается на мышлении. И это согласуется с тем, как этим термину оперирует Аренд. Мышление в понимании Биона представляет собой выражение основного человеческого влечения - стремления к Знанию. Он также описывает такой мефистофелевский принцип, который противостоит мышлению, разделяет мышление с чувством, атакует значение и смысл. И непросто атакует мысли, но стирает функции, которые делают возможными мышление и суждение.
Арендт отдаёт центральное место в своих рассуждениях способности мыслить. При этом мыслить – это не просто манипулировать логическими элементами, а вести диалог, который объединяет людей. Для неё диалогическое мышление – это важнейшее достижение цивилизации человечества. Однако эта структура чрезвычайно хрупка. Холокост показал, насколько легко она может быть разрушена.
Когда она слушала на суде А. Эйхмана, старалась не видеть в нём злобное животное, садиста и так далее. Она пишет, что он совершал свои преступления не из-за того, что он был под влиянием идеологии, а от того, что не проявлял способности мыслить.
Когда в фашистской Германии оказалось большое еврейское население, фашисты стали думать, что делать с этими людьми. Убивать их поодиночке было неудобно, слишком громоздко. И были созданы концентрационные лагеря, когда можно было спокойно рассчитывать, как организовать транспорт, сколько нужно было отравляющего газа, как организовать вывоз пепла и так далее. То есть вопросы морали были замещены вопросами эффективности. И разговоры стали бюрократическими, жаргонными, клишированными. То есть Эйхман не был страстным садистом, он не был Макбетом или Яго, он был бюрократом.
Ее слова “банальность зла” - это не то, что зло это что-то скучное и неинтересное. Она хотела этой фразой показать, что зло возникает не из каких-то злобных побуждений, а именно из самых банальных, самых простых и проходящих. Как и психоанализ, Арендт находит, что самые экстремальные формы патологии позволяют нам понять, как устроена так называемая нормальность. То, как вел себя Эйхман и подобные ему люди, не обладали свойством уникальным для этих людей, а были следствием развития современной культуры и цивилизации. В этом способе мышления самое главное внимание уделяется эффективности, завершению работы, выполнению задания, выполнению поручения. Это мир, где цель не что, а средство всё. Это мир не просто аморальный, это мир, где разрушена сама возможность морали.
Фрейд пишет о присутствии у всех нас первобытной ненависти ко всему, что не является нами самим. И он делает отсылку к разрушению мышления и жестокости, которые характерны для психоза. Однако Фрейд не имеет надёжной основы для теоретической разработки таких процессов. Впоследствии Бион сосредотачивается на мышлении. И это согласуется с тем, как этим термину оперирует Аренд. Мышление в понимании Биона представляет собой выражение основного человеческого влечения - стремления к Знанию. Он также описывает такой мефистофелевский принцип, который противостоит мышлению, разделяет мышление с чувством, атакует значение и смысл. И непросто атакует мысли, но стирает функции, которые делают возможными мышление и суждение.
Павел Фантл, Песенка спета, 1941-1944
Возможность полноценного морального контакта с миром проистекает из способности столкнуться с внутренней и внешней реальностью. Озабоченность истиной занимает центральное место в таком способе бытия. Это не та истина, которой можно обладать или сконструировать, истину необходимо открыть. Р. Бриттон связывает способность к мышлению со способностью иметь своего рода внутренние отношения с самим собой, из которого проистекает способность видеть себя в отношениях с Другим. Аренд также рассматривает мышление, как что-то, что проистекает из внутреннего диалога, который она называет “два в одном”.
Мы всегда обращаемся к диалогу с самим собой. В таком мире мы можем выносить моральные суждения, не лишённые эмоций, а, наоборот, с полным задействованием эмоций. Речь идёт о разуме и страсти. Не исключительно страсть или разум, но в балансе. Это глубокие взаимоотношения между способностью мыслить, знать, что реально, и способностью знать, что хорошо. Арендт пишет, что, возможно, проблемы зла, наша способность разделить плохое от хорошего, связана с нашей способностью мыслить. Возможно, что активность мышления как таковая, активность исследования всего, что происходит, является необходимым условием, которое помогает человеку воздерживаться от зла и даже иммунизировать себя против него.
Работы Арендт и психоанализ имеют глубокую связь. Они рассматривает человечность как универсальную категорию; используют объяснительные структуры, которые требуют проведения различий между миром видимости и миром реальности, находят аномальное в нормальном и нормальное в причудливом; разделяют трагическое представление о человеческом бытии, которое невозможно отрицать, и говорят о важнейшей роли мышления в противостоянии тем силам, которые пытаются его подорвать.
Мы всегда обращаемся к диалогу с самим собой. В таком мире мы можем выносить моральные суждения, не лишённые эмоций, а, наоборот, с полным задействованием эмоций. Речь идёт о разуме и страсти. Не исключительно страсть или разум, но в балансе. Это глубокие взаимоотношения между способностью мыслить, знать, что реально, и способностью знать, что хорошо. Арендт пишет, что, возможно, проблемы зла, наша способность разделить плохое от хорошего, связана с нашей способностью мыслить. Возможно, что активность мышления как таковая, активность исследования всего, что происходит, является необходимым условием, которое помогает человеку воздерживаться от зла и даже иммунизировать себя против него.
Работы Арендт и психоанализ имеют глубокую связь. Они рассматривает человечность как универсальную категорию; используют объяснительные структуры, которые требуют проведения различий между миром видимости и миром реальности, находят аномальное в нормальном и нормальное в причудливом; разделяют трагическое представление о человеческом бытии, которое невозможно отрицать, и говорят о важнейшей роли мышления в противостоянии тем силам, которые пытаются его подорвать.
Шарлота Саломон, Автопортрет, 1939-1941
Когда мы сталкиваемся с ужасами концентрационных лагерей или Гулага, мы не можем сказать: “Слава Богу, я не такой”. Мы должны понимать, что это мы, человечество, смогли сделать такое, и это мы виноваты в таком политическом мышлении. Несомненно, что только такие люди, которые испытывают страх, ужас перед таким поведением людей, именно на них вся надежда. Надежда на то, что люди смогут понять, как им взаимодействовать с этим злом и противостоять ему.
В статье представлены картины, написанные узниками концлагерей.
Источник: D. Bell "London Lectures on Psychoanalysis"
В статье представлены картины, написанные узниками концлагерей.
Источник: D. Bell "London Lectures on Psychoanalysis"
