Э. Хоппер "Полуночники"
Если кто-то один, это не значит, что он одинок, так же как если кто-то в толпе, это не значит, что он не одинок. Эпиктет, I век н.э.
В России одиночество испытывает около 44 % взрослого населения. Более четверти взрослых американцев страдают от одиночества, среди взрослых британцев около 45% чувствуют часто себя одинокими. Таких людей несколько миллиардов…
Люди исчезают в городах, у себя в квартирах – прячутся от болезней, душевных переживаний, невыносимого груза печали и застенчивости, от незнания, как втянуть себя обратно в мир. Как это жить в слепом пятне бытия других, их шумной близости?
Одиночество может быть частью личности или быть преходящим - возникать или исчезать в ответ на внешние обстоятельства. Оно возникает из-за отсутствия или недостатка близости – потребности во внимании и теплоте, чтобы тебя заметили, услышали, прикоснулись к тебе.
Его могут считать недугом или же относится к нему как к чувству “пения действительности, когда некто влеком одиночеством и безмолвием прочь из обжитого мира” (В. Вульф). То есть одиночество может привести к опыту действительности, иначе недоступному.
Одиночество - ценный опыт. Он ведет к пониманию того, что мы ценим и в чем нуждаемся. Многое было рождено в одиночестве, в том числе и то, то помогает его превозмочь.
Откровение одиночества - неизъяснимое чувство: мне чего-то не достает. О. Лэнг в “Одинокий город. Упражнения в искусстве одиночества” пишет: “Если обречь в слова то, что чувствовала, получился бы младенческий крик: Я не хочу быть одна. Я хочу быть кому-то нужной. Мне одиноко. Мне страшно. Мне надо, чтобы меня любили, прикасались ко мне, обнимали”. С одной стороны, желание устанавливать связи, а с другой страх близости, быть отверженным - прятаться, уходить, исчезать. Это порождает паралич.
Если кто-то один, это не значит, что он одинок, так же как если кто-то в толпе, это не значит, что он не одинок. Эпиктет, I век н.э.
В России одиночество испытывает около 44 % взрослого населения. Более четверти взрослых американцев страдают от одиночества, среди взрослых британцев около 45% чувствуют часто себя одинокими. Таких людей несколько миллиардов…
Люди исчезают в городах, у себя в квартирах – прячутся от болезней, душевных переживаний, невыносимого груза печали и застенчивости, от незнания, как втянуть себя обратно в мир. Как это жить в слепом пятне бытия других, их шумной близости?
Одиночество может быть частью личности или быть преходящим - возникать или исчезать в ответ на внешние обстоятельства. Оно возникает из-за отсутствия или недостатка близости – потребности во внимании и теплоте, чтобы тебя заметили, услышали, прикоснулись к тебе.
Его могут считать недугом или же относится к нему как к чувству “пения действительности, когда некто влеком одиночеством и безмолвием прочь из обжитого мира” (В. Вульф). То есть одиночество может привести к опыту действительности, иначе недоступному.
Одиночество - ценный опыт. Он ведет к пониманию того, что мы ценим и в чем нуждаемся. Многое было рождено в одиночестве, в том числе и то, то помогает его превозмочь.
Откровение одиночества - неизъяснимое чувство: мне чего-то не достает. О. Лэнг в “Одинокий город. Упражнения в искусстве одиночества” пишет: “Если обречь в слова то, что чувствовала, получился бы младенческий крик: Я не хочу быть одна. Я хочу быть кому-то нужной. Мне одиноко. Мне страшно. Мне надо, чтобы меня любили, прикасались ко мне, обнимали”. С одной стороны, желание устанавливать связи, а с другой страх близости, быть отверженным - прятаться, уходить, исчезать. Это порождает паралич.
Э. Хоппер "Автомат"
Невидимость и безмолвие, лед, стекло – классические образы одиночества. В последней своей публикации художник Д. Войнарович пишет: “Я стакан, прозрачный пустой стакан... Ни один жест не способен меня тронуть. Меня забросили во все это из другого мира, и я больше не могу говорить на вашем языке… Я чувствую себя окном, возможно - разбитым. Я стеклянный человек. Я стеклянный человек, исчезающий под дождем. Я стою среди всех вас, машу незримыми руками. Выкрикиваю незримые слова… Я исчезаю. Я исчезаю, но недостаточно быстро.”
М. Кляйн в работе “О чувстве одиночества” пишет, что одиночество – не просто желание внешних источников любви, но и личный опыт цельности, который она назвала “недостижимым безупречным внутренним состоянием”. Оно недостижимо отчасти потому, что основано на утраченной прелести младенческого опыта удовлетворения, понимания без слов. Полное и безвозвратное достижение цельности невозможно, однако возможно создать условия для постепенных процессов воссоединения противоборствующих импульсов любви и ненависти – интеграции отщепленных частей самости. Некоторые подобные отщепленные части проецируются на других людей и тем самым питают чувство, что я не вполне владею собой, не принадлежу себе целиком или, следовательно, никому другому. Потерянные части самости ощущаются как одинокие.
Иными словами, одиночество – не только тоска по принятию, но и по цельности. Самость расколота на части, часть их утрачена, выброшена в мир. Состоятельная и плодотворная близость требует устойчивого чувства самости.
Как же собрать эти куски воедино? Кляйн назвала это репаративным процессом – день за днем работа по интеграции добра и зла воедино. И этот процесс включает в себя радость, благодарность, а может и любовь.
В работе “Близко к ножам” Д. Войнарович пишет: “Являть предмет или текст, содержащие то, что незримо из-за законодательства или общественного запрета, в пространство вне меня самого – вот что позволяет мне чувствовать себя не так одиноко, мы вместе просто благодаря тому, что это есть. Это всего лишь кукла чревовещателя, с той лишь разницей, что работа способна говорить сама или действовать наподобие “магнита” и привлекать к себе других, кто таскает в себе это навязанное молчание.” Так творчество позволяет рассказывать о личных переживаниях, снимать парализующее заклятие безъязыкости – открывать бессловесное, невыразимое – то, что прячется глубоко внутри. И видеть то, как кто-то открывает свои желания, проникает глубоко.
Люди творят вещи - создают искусство или предметы как выражение своей нужны в связи или страха ее, чтобы разобраться со стыдом, c горем. Чтобы обнажиться, чтобы оглядеть свои рубцы.
Искусство, намекающее на восстановление – это преодоление хрупкого пространства между разлукой и связью. Искусство не способно создавать близость, но зато умеет исцелять раны и более того делает очевидным, что не все раны нужно исцелять, не все шрамы уродливы.
М. Кляйн в работе “О чувстве одиночества” пишет, что одиночество – не просто желание внешних источников любви, но и личный опыт цельности, который она назвала “недостижимым безупречным внутренним состоянием”. Оно недостижимо отчасти потому, что основано на утраченной прелести младенческого опыта удовлетворения, понимания без слов. Полное и безвозвратное достижение цельности невозможно, однако возможно создать условия для постепенных процессов воссоединения противоборствующих импульсов любви и ненависти – интеграции отщепленных частей самости. Некоторые подобные отщепленные части проецируются на других людей и тем самым питают чувство, что я не вполне владею собой, не принадлежу себе целиком или, следовательно, никому другому. Потерянные части самости ощущаются как одинокие.
Иными словами, одиночество – не только тоска по принятию, но и по цельности. Самость расколота на части, часть их утрачена, выброшена в мир. Состоятельная и плодотворная близость требует устойчивого чувства самости.
Как же собрать эти куски воедино? Кляйн назвала это репаративным процессом – день за днем работа по интеграции добра и зла воедино. И этот процесс включает в себя радость, благодарность, а может и любовь.
В работе “Близко к ножам” Д. Войнарович пишет: “Являть предмет или текст, содержащие то, что незримо из-за законодательства или общественного запрета, в пространство вне меня самого – вот что позволяет мне чувствовать себя не так одиноко, мы вместе просто благодаря тому, что это есть. Это всего лишь кукла чревовещателя, с той лишь разницей, что работа способна говорить сама или действовать наподобие “магнита” и привлекать к себе других, кто таскает в себе это навязанное молчание.” Так творчество позволяет рассказывать о личных переживаниях, снимать парализующее заклятие безъязыкости – открывать бессловесное, невыразимое – то, что прячется глубоко внутри. И видеть то, как кто-то открывает свои желания, проникает глубоко.
Люди творят вещи - создают искусство или предметы как выражение своей нужны в связи или страха ее, чтобы разобраться со стыдом, c горем. Чтобы обнажиться, чтобы оглядеть свои рубцы.
Искусство, намекающее на восстановление – это преодоление хрупкого пространства между разлукой и связью. Искусство не способно создавать близость, но зато умеет исцелять раны и более того делает очевидным, что не все раны нужно исцелять, не все шрамы уродливы.
Д. Войнарович “Хлеб”
Что позорного в желании, в недостигнутом удовлетворении, в переживании несчастья? Что это за потребность постоянно запечатывать себя в своей ячейке, отвернувшись от прочего мира?
Жизнь состоит из бесчисленных промахов близости, ошибок, разлук и утрат. Признание своих ошибок, отогревание утраченного, признание своих желаний, гнева, боли – медленное движение от распада к созиданию – работа латания своей самости. Это готовит нас к столь желаемой близости с Другим. Саморазоблачение, самовыражение – само по себе лекарство от одиночества, растворение чувства инородности, которое возникает, когда веришь, будто твои порывы и желания неповторимы постыдны.
Одиночество, томление не означает, что у нас ничего не получилось - они означают, что мы живы и что работа по исцелению продолжается.
Одиночество - оно и личное, и коллективное. Оно есть мир, в котором мы живем. И правил обитания в нем нет, как нет и нужды стыдиться. “Мы в этом вместе - в этом накоплении шрамов, в этом мире предметов, в этом физическом временном раю, какой часто похож на ад. Важна доброта, важна общность. Важно оставаться чутким, открытым, потому что из миновавшего нам известно по крайней мере лишь одно: время чувств недолго” (О. Лэнг).
Что позорного в желании, в недостигнутом удовлетворении, в переживании несчастья? Что это за потребность постоянно запечатывать себя в своей ячейке, отвернувшись от прочего мира?
Жизнь состоит из бесчисленных промахов близости, ошибок, разлук и утрат. Признание своих ошибок, отогревание утраченного, признание своих желаний, гнева, боли – медленное движение от распада к созиданию – работа латания своей самости. Это готовит нас к столь желаемой близости с Другим. Саморазоблачение, самовыражение – само по себе лекарство от одиночества, растворение чувства инородности, которое возникает, когда веришь, будто твои порывы и желания неповторимы постыдны.
Одиночество, томление не означает, что у нас ничего не получилось - они означают, что мы живы и что работа по исцелению продолжается.
Одиночество - оно и личное, и коллективное. Оно есть мир, в котором мы живем. И правил обитания в нем нет, как нет и нужды стыдиться. “Мы в этом вместе - в этом накоплении шрамов, в этом мире предметов, в этом физическом временном раю, какой часто похож на ад. Важна доброта, важна общность. Важно оставаться чутким, открытым, потому что из миновавшего нам известно по крайней мере лишь одно: время чувств недолго” (О. Лэнг).
