Ю. Смит, Чарли Чаплин, 1952
Казалось бы, фотография была изобретена, как метод объективной фиксации: беспристрастная камера запечатлевала то, что видел её объектив.
Однако фотография оказалась не отстранённым наблюдением, а вовлечённым познанием.
Однако фотография оказалась не отстранённым наблюдением, а вовлечённым познанием.
Первая фотостудия под стеклянной крышей, XIX в.
Как понимать фотографию?
Подчинить ее рассмотрение цивилизованному коду прекрасных иллюзий или же столкнуться в ее лице с пробуждением неуступчивой реальности?
Р. Барт размышляет в своей работе “Camera lucida”, что фотография может быть, как "безумной", так и благонравной.
Если она благонравна, ее реализм остается относительным, смягчённым эстетическими и эмпирическими привычками. Такие фотографии могут вызывать во мне не более, чем вежливый интерес, но без того, чтобы задеть мои чувства. Это обширное поле апатичного желания, разнообразных интересов, непоследовательного вкуса. Они мобилизуют полу-желание, полу-волнение. Это тот же невыраженный интерес, который возникает в отношении людей, зрелищ, одежды, книг и т.д. Зачастую они не подают признаков жизни. Эти фотографии никогда не являются моим наслаждением или моим страданием. Она не признает никакого двойственного числа, никаких помех, ничего непрямого. Она обладает всеми качествами банальности. Оно безразлично для меня - я не удосуживаюсь его даже превратить в образ. Примеры – масс-маркет с идеальными - выхолощенными фотосессиями (новогодние, корпоративные и т.п.).
Если она "безумна", ее реализм абсолютен и оригинален тем, что возвращает влюбленному или испуганному сознанию Время в его буквальности. Это маневр, обращающий ход вещей вспять – это и есть фотографический экстаз. Фотография как пророчество: подобно Кассандре, но с глазами, обращенными в прошлое, она никогда не лжет – это Было.
C. Зонтаг в книге "О Фотографии" пишет: "Фотография - элегическое искусство, сумеречное искусство. В большинстве её объектов, именно потому, что они сфотографированы, есть нечто трогательное. Уродливая или нелепая модель может быть трогательной благодаря тому, что внимание фотографа придало ей достоинства. Красивая модель может вызывать горестные чувства, потому что она состарилась, увяла или больше не существует. Все фотографии - memento mori. Сделать снимок - значит быть причастным к смертности другого человека (или предмета), к его уязвимости, подверженности переменам. Выхватив мгновение и заморозив, каждая фотография свидетельствует о неумолимой плавке времени".
Подчинить ее рассмотрение цивилизованному коду прекрасных иллюзий или же столкнуться в ее лице с пробуждением неуступчивой реальности?
Р. Барт размышляет в своей работе “Camera lucida”, что фотография может быть, как "безумной", так и благонравной.
Если она благонравна, ее реализм остается относительным, смягчённым эстетическими и эмпирическими привычками. Такие фотографии могут вызывать во мне не более, чем вежливый интерес, но без того, чтобы задеть мои чувства. Это обширное поле апатичного желания, разнообразных интересов, непоследовательного вкуса. Они мобилизуют полу-желание, полу-волнение. Это тот же невыраженный интерес, который возникает в отношении людей, зрелищ, одежды, книг и т.д. Зачастую они не подают признаков жизни. Эти фотографии никогда не являются моим наслаждением или моим страданием. Она не признает никакого двойственного числа, никаких помех, ничего непрямого. Она обладает всеми качествами банальности. Оно безразлично для меня - я не удосуживаюсь его даже превратить в образ. Примеры – масс-маркет с идеальными - выхолощенными фотосессиями (новогодние, корпоративные и т.п.).
Если она "безумна", ее реализм абсолютен и оригинален тем, что возвращает влюбленному или испуганному сознанию Время в его буквальности. Это маневр, обращающий ход вещей вспять – это и есть фотографический экстаз. Фотография как пророчество: подобно Кассандре, но с глазами, обращенными в прошлое, она никогда не лжет – это Было.
C. Зонтаг в книге "О Фотографии" пишет: "Фотография - элегическое искусство, сумеречное искусство. В большинстве её объектов, именно потому, что они сфотографированы, есть нечто трогательное. Уродливая или нелепая модель может быть трогательной благодаря тому, что внимание фотографа придало ей достоинства. Красивая модель может вызывать горестные чувства, потому что она состарилась, увяла или больше не существует. Все фотографии - memento mori. Сделать снимок - значит быть причастным к смертности другого человека (или предмета), к его уязвимости, подверженности переменам. Выхватив мгновение и заморозив, каждая фотография свидетельствует о неумолимой плавке времени".
А. Картье-Брессон, Мексика, 1963
Фотография может иметь сугубо личный эмоциональный смысл. Порой она задевает, оживляет меня, а я ее. Я чувствую, следовательно, я замечаю, рассматриваю и мыслю. Изображение начинает говорить со мной.
Иногда в фотографии меня привлекает какая-то деталь. Я чувствую, что само ее присутствие меняет режим моего “чтения” - я смотрю как бы на новое фото, наделенное в моих глазах высшей ценностью. Я наконец обрел ее такой, какая она есть в себе.
Совокупность существующих в мире фотографий составляет Лабиринт. Ф.Ницше пишет: “Человек лабиринта ищет не истину, а всего лишь свою Ариадну”. В этой фотографии теперь я нашел свою Ариадну, но не потому, что обнаружил нечто тайное, а в силу того, что оно открыло мне, из чего была сделана нить, привязывающая меня к ней.
В фотографии существует невиданное смешение реальности “Это было” и истины “Вот Оно”. Она удостоверяет и одновременно восклицает, доведя изображение до той точки, когда аффект (любовь, печаль, желание и т.д.) является гарантом существования. В этом случае она соединяется с "безумной" истиной.
Самое важное, что может предложить нам фотография: "Смотри, это - поверхность. Теперь подумай - вернее, почувствуй, ощути интуитивно, - что за ней…".
Иногда в фотографии меня привлекает какая-то деталь. Я чувствую, что само ее присутствие меняет режим моего “чтения” - я смотрю как бы на новое фото, наделенное в моих глазах высшей ценностью. Я наконец обрел ее такой, какая она есть в себе.
Совокупность существующих в мире фотографий составляет Лабиринт. Ф.Ницше пишет: “Человек лабиринта ищет не истину, а всего лишь свою Ариадну”. В этой фотографии теперь я нашел свою Ариадну, но не потому, что обнаружил нечто тайное, а в силу того, что оно открыло мне, из чего была сделана нить, привязывающая меня к ней.
В фотографии существует невиданное смешение реальности “Это было” и истины “Вот Оно”. Она удостоверяет и одновременно восклицает, доведя изображение до той точки, когда аффект (любовь, печаль, желание и т.д.) является гарантом существования. В этом случае она соединяется с "безумной" истиной.
Самое важное, что может предложить нам фотография: "Смотри, это - поверхность. Теперь подумай - вернее, почувствуй, ощути интуитивно, - что за ней…".
Э. Эрвитт, Нью-Йорк, 1954
