П. Филонов "Животные"
Снова мир на пороге мировой войны. Неужели вся история человечества ничему не научила нас? За последние 3400 лет истории человечества не было войны лишь в 243 году н.э. Неужели более 86 миллионов жизней, погубленных только в двух мировых в войнах, не оставили рубца в нашей памяти? Способны ли мы вообще измениться или в конце концов мы уничтожим самих себя?
В своей статье “Почему зло” А. Грин, размышляя о Холокосте, говорит о зле, родившемся “из того, что называется дезобъектализацией, как следствием влечения к смерти и что “садизм поражает меньше, чем эта эффективность, аккуратность и порядок в уничтожении”. “Здесь зло заключается в равнодушии палача при виде себе подобного, который воспринимается, как что-то абсолютно чуждое вообще человечеству.”
Дальше он пишет, что “зло не имеет “почему”, так как смысл его существования в провозглашении, что все, не имеющее смысла, не подчиняется никакому порядку, не служит никакой цели, зависит лишь от силы, которая может проявляться, чтобы проявить свою волю в отношении объектов своего аппетита”. “Зло не имеет “почему”, потому что оно не имеет “почему”.
Это абсолютное зло Грин называет влечением к смерти в чистом виде. Это абсолютное зло, не поддающееся анализу. Оно может существовать только вне контекста субъективности и культуры. Возможно в таком очищенном от либидо виде оно может проявляться только в патологических социальных структурах – болезнях цивилизации, в войнах. В том, что мы видим сейчас.
За время бесконечных войн зло стало глобальным, вынесенным за пределы субъективности, и трансформировалось в разрушительную параноидную силу.
Способно ли добро (влечение к жизни) противостоять этому абсолютному злу? Вне субъективности и культуры нет. Сможет ли наша культура служить таким контейнером, связывать влечение к смерти или же мы в конце концов разрушим себя? Какова роль каждого из нас?
И сейчас мне хочется поразмышлять, что сможем сделать мы, будущие психоаналитики сейчас.
А. Грин в “Почему зло”: “всякому, кто озадачен проблемой зла, приходится констатировать, что задуматься над этой проблемой – одно из древнейших дел, которыми занимались люди. Ни одна мифология не обходит молчанием злые силы, преследующие людей и разрушающие их попытки добиться благосостояния. Нет ни одной космогонии, которая не уделяла бы места силам зла. Нет такой теологии, которая не упоминала бы злые божества. Зло меняет форму, проявление, поддержку, содержание. Его постоянство неизменно.”
Грин пишет, что психоанализ опирается на теорию влечений, которая является его мифологией. И то, что мифы могут выразить те истины, которые зачастую не могут быть выражены словами.
В мифологии психоанализа два инстинкта служат основанием всего человеческого существования: влечение к жизни, любви и влечение к смерти, к разрушению. Там, где Эрос объединяет, выстраивает связи, влечение к смерти старается разъединить и разрушить.
Грин говорит, что в каждом из нас существует то, что он называет объектализирующей функцией. Она заключается в том, что “мы проводим нашу жизнь в создании объектов” (мы создаем свои внутрипсихические объекты), “рядом с объектами, которые нас выстраивают, или с объектами, с которыми мы в отношениях.” Грин говорит, что эта функция бесконечна, мы проводим нашу жизнь, создавая объекты, простраивая объекты, иногда некоторые бросая и находя другие. И это значит, что мы живем этими путями, “которые мы создаем себе сами в себе”. И рядом с этим существует полностью антагонистичная функция, которую Грин назвал дезобъектализирующей, это его версия влечения к разрушению, обесценивающая объект, чтобы потом его уничтожить. И конфликт между этими двумя влечениями или функциями неразрешим, он будет всегда. Грин: “Когда Фрейд говорит: “Вот такие мы есть”, то нам нужно осознавать, о чем он нам говорит через психоанализ”. “Это значит, что только другой, подобный, будет средством, с помощью которого эти конфликты становятся сознательными”. И, что психоанализ — это не только про субъективность, так как недостаточно просто сказать, что я вас понимаю, так как кто угодно может это сказать. “Нужно, чтобы эта субъективность прошла через слушание другим, который слышит ее неким особым образом, и Вам ее возвращает. Это значит, что психоанализ – это не диалог, а отношения между двумя, в которых говорят только об одном человеке из двух”.
В слушании наших пациентов, в помощи к осознанию ими своих внутренних конфликтов, и соответственно к лучшей адаптации к жизни и лучшему ее качеству состоит работа психоаналитиков, наша работа. Если человек ощущает себя более счастливым и способным более эффективно справляться с трудностями, он больше способен ценить, поддерживать и создавать связи, созидать, и быть менее разрушенным, захваченным влечением к смерти. И чем больше будет таких людей, тем наше коллективное сознание, наша культура будет более способной справится с разрушительными импульсами. С надеждой в будущее…
Снова мир на пороге мировой войны. Неужели вся история человечества ничему не научила нас? За последние 3400 лет истории человечества не было войны лишь в 243 году н.э. Неужели более 86 миллионов жизней, погубленных только в двух мировых в войнах, не оставили рубца в нашей памяти? Способны ли мы вообще измениться или в конце концов мы уничтожим самих себя?
В своей статье “Почему зло” А. Грин, размышляя о Холокосте, говорит о зле, родившемся “из того, что называется дезобъектализацией, как следствием влечения к смерти и что “садизм поражает меньше, чем эта эффективность, аккуратность и порядок в уничтожении”. “Здесь зло заключается в равнодушии палача при виде себе подобного, который воспринимается, как что-то абсолютно чуждое вообще человечеству.”
Дальше он пишет, что “зло не имеет “почему”, так как смысл его существования в провозглашении, что все, не имеющее смысла, не подчиняется никакому порядку, не служит никакой цели, зависит лишь от силы, которая может проявляться, чтобы проявить свою волю в отношении объектов своего аппетита”. “Зло не имеет “почему”, потому что оно не имеет “почему”.
Это абсолютное зло Грин называет влечением к смерти в чистом виде. Это абсолютное зло, не поддающееся анализу. Оно может существовать только вне контекста субъективности и культуры. Возможно в таком очищенном от либидо виде оно может проявляться только в патологических социальных структурах – болезнях цивилизации, в войнах. В том, что мы видим сейчас.
За время бесконечных войн зло стало глобальным, вынесенным за пределы субъективности, и трансформировалось в разрушительную параноидную силу.
Способно ли добро (влечение к жизни) противостоять этому абсолютному злу? Вне субъективности и культуры нет. Сможет ли наша культура служить таким контейнером, связывать влечение к смерти или же мы в конце концов разрушим себя? Какова роль каждого из нас?
И сейчас мне хочется поразмышлять, что сможем сделать мы, будущие психоаналитики сейчас.
А. Грин в “Почему зло”: “всякому, кто озадачен проблемой зла, приходится констатировать, что задуматься над этой проблемой – одно из древнейших дел, которыми занимались люди. Ни одна мифология не обходит молчанием злые силы, преследующие людей и разрушающие их попытки добиться благосостояния. Нет ни одной космогонии, которая не уделяла бы места силам зла. Нет такой теологии, которая не упоминала бы злые божества. Зло меняет форму, проявление, поддержку, содержание. Его постоянство неизменно.”
Грин пишет, что психоанализ опирается на теорию влечений, которая является его мифологией. И то, что мифы могут выразить те истины, которые зачастую не могут быть выражены словами.
В мифологии психоанализа два инстинкта служат основанием всего человеческого существования: влечение к жизни, любви и влечение к смерти, к разрушению. Там, где Эрос объединяет, выстраивает связи, влечение к смерти старается разъединить и разрушить.
Грин говорит, что в каждом из нас существует то, что он называет объектализирующей функцией. Она заключается в том, что “мы проводим нашу жизнь в создании объектов” (мы создаем свои внутрипсихические объекты), “рядом с объектами, которые нас выстраивают, или с объектами, с которыми мы в отношениях.” Грин говорит, что эта функция бесконечна, мы проводим нашу жизнь, создавая объекты, простраивая объекты, иногда некоторые бросая и находя другие. И это значит, что мы живем этими путями, “которые мы создаем себе сами в себе”. И рядом с этим существует полностью антагонистичная функция, которую Грин назвал дезобъектализирующей, это его версия влечения к разрушению, обесценивающая объект, чтобы потом его уничтожить. И конфликт между этими двумя влечениями или функциями неразрешим, он будет всегда. Грин: “Когда Фрейд говорит: “Вот такие мы есть”, то нам нужно осознавать, о чем он нам говорит через психоанализ”. “Это значит, что только другой, подобный, будет средством, с помощью которого эти конфликты становятся сознательными”. И, что психоанализ — это не только про субъективность, так как недостаточно просто сказать, что я вас понимаю, так как кто угодно может это сказать. “Нужно, чтобы эта субъективность прошла через слушание другим, который слышит ее неким особым образом, и Вам ее возвращает. Это значит, что психоанализ – это не диалог, а отношения между двумя, в которых говорят только об одном человеке из двух”.
В слушании наших пациентов, в помощи к осознанию ими своих внутренних конфликтов, и соответственно к лучшей адаптации к жизни и лучшему ее качеству состоит работа психоаналитиков, наша работа. Если человек ощущает себя более счастливым и способным более эффективно справляться с трудностями, он больше способен ценить, поддерживать и создавать связи, созидать, и быть менее разрушенным, захваченным влечением к смерти. И чем больше будет таких людей, тем наше коллективное сознание, наша культура будет более способной справится с разрушительными импульсами. С надеждой в будущее…
