Э. Дега, Голубые танцовщицы, 1897
Что такое искусство, если не стремление достичь красоты, которой наслаждаются как ее создатель, так и зритель, слушатель? Эмоция, которая помогает исцелиться от печали, скуки с помощью восприятия другого возможного мира. Разделенное размышление, направленное на постижение смысла жизни, а значит, и её красоты.
Восстанавливающий аспект красоты уже давно изучается многими клиницистами. Успокаивающий эффект красивого пейзажа, музыкального произведения, посещения музея или чтения книги служит предметом многих исследований.
Новая дисциплина, нейроэстетика, показала, что, когда мы наслаждаемся спектаклем, музыкой или произведением искусства, активизируются зоны мозга, связанные с вознаграждением и удовольствием. Наш мозг выделяет дофамин – нейромедиатор, играющий важнейшую роль в мотивации. Он также выделяет серотонин, регулятор настроения, и эндорфины, которые дают нам ощущение благополучия. “Красота ласкает наш мозг, и выделяется целый ряд веществ, которые важны для нашего существования. Это химия! То есть это можно сравнить с медикаментом”, – пишет невролог и нейрофизиолог П. Лемарки в книге “L'art qui guérit” (“Искусство, которое лечит”, 2020).
Руководство музея в канадском городе Монреаль разрешило врачам назначать бесплатные посещения женщинам с расстройствами пищевого поведения, аутистам и пациентам паллиативных отделений. В Англии исследовательница в области здравоохранения К. Мид изучила возможность использования музыки для снижения объёма анестетиков, вводимых при хирургических вмешательствах. Во Франции появилось множество арт-терапевтов и музыкальных терапевтов. Подобные эксперименты проводятся также в Соединённых Штатах, в Вене, в Албании.
Восстанавливающий аспект красоты уже давно изучается многими клиницистами. Успокаивающий эффект красивого пейзажа, музыкального произведения, посещения музея или чтения книги служит предметом многих исследований.
Новая дисциплина, нейроэстетика, показала, что, когда мы наслаждаемся спектаклем, музыкой или произведением искусства, активизируются зоны мозга, связанные с вознаграждением и удовольствием. Наш мозг выделяет дофамин – нейромедиатор, играющий важнейшую роль в мотивации. Он также выделяет серотонин, регулятор настроения, и эндорфины, которые дают нам ощущение благополучия. “Красота ласкает наш мозг, и выделяется целый ряд веществ, которые важны для нашего существования. Это химия! То есть это можно сравнить с медикаментом”, – пишет невролог и нейрофизиолог П. Лемарки в книге “L'art qui guérit” (“Искусство, которое лечит”, 2020).
Руководство музея в канадском городе Монреаль разрешило врачам назначать бесплатные посещения женщинам с расстройствами пищевого поведения, аутистам и пациентам паллиативных отделений. В Англии исследовательница в области здравоохранения К. Мид изучила возможность использования музыки для снижения объёма анестетиков, вводимых при хирургических вмешательствах. Во Франции появилось множество арт-терапевтов и музыкальных терапевтов. Подобные эксперименты проводятся также в Соединённых Штатах, в Вене, в Албании.
В. Поленов, Московский дворик, 1878
В работе “Недовольство культурой” (1930) З. Фрейд рассуждает о красоте, как об одном из способов, позволяющих избавиться от страданий и обрести счастье – пусть, конечно же, хрупкое и относительное, но драгоценное. Он добавляет, что поиск красоты в искусстве, в социальных связях и идеалах, которые в нем содержатся, является одной из основных целей творчества, обеспечивающей культурное развитие и работу цивилизации. Но это лишь при условии, что любовь/созидание сможет сдерживать смерть/разрушение, а красота сможет защитить нас от некрасивости и жестокости, с которыми мы сталкиваемся изо дня в день.
Рассуждения Д. Винникотта о творчестве в “Игра и реальность” (1971) помогают нам продолжить рассмотрение вопроса об исцеляющей красоте. Творчество уходит корнями в игровую площадку, построенную на отношениях матери и младенца. Именно в лице и телесных проявлениях матери ребенок воспринимает возвращение своих собственных эмоций, в которых позитивные аспекты (восхищение, нежность, радость, сопереживание) преобладают над негативными (тревогой, печалью, гневом, стыдом). Так же, как красота одерживает верх над некрасивостью. Первое восхищение ребенком матерью создаёт особую связь между ними, а затем между отцом и ребенком, порождающую чувство красоты. Или некрасивости, если этого взгляда не хватает. Затем восхищение смещается на собственное тело ребенка, на его окружение и объекты, которые привлекают его.
Рассуждения Д. Винникотта о творчестве в “Игра и реальность” (1971) помогают нам продолжить рассмотрение вопроса об исцеляющей красоте. Творчество уходит корнями в игровую площадку, построенную на отношениях матери и младенца. Именно в лице и телесных проявлениях матери ребенок воспринимает возвращение своих собственных эмоций, в которых позитивные аспекты (восхищение, нежность, радость, сопереживание) преобладают над негативными (тревогой, печалью, гневом, стыдом). Так же, как красота одерживает верх над некрасивостью. Первое восхищение ребенком матерью создаёт особую связь между ними, а затем между отцом и ребенком, порождающую чувство красоты. Или некрасивости, если этого взгляда не хватает. Затем восхищение смещается на собственное тело ребенка, на его окружение и объекты, которые привлекают его.
С. Боттичелли, Рождение Венеры, 1482-1485
Творец и его тень
Изучая жизни людей искусства, мы часто обнаруживаем, что их личная жизнь и социальные связи не столь прекрасны, как их работы.
Идея о том, что душевные страдания – это цена, которую приходится платить за исключительный талант, не нова. Еще древние греки, в частности, Платон, утверждали, что гениальные люди обычно бывают «не в себе».
У. Тринка пишет: “Все художники имеют потребность творить, исходя из отчаянного страдания: они собирают кусочки и фрагменты, чтобы через искусство вдохнуть новую жизнь в свои поврежденные внутренние объекты и воссоздать то, что было разрушено”. Художественное самовыражение, в равной степени обусловленное как человеческими страданиями, так и стремлением к идеальной красоте, основывается на раннем травматическом опыте творца, который материализуется в его творчестве, а иногда в бреде или в патологических актах. Это самовыражение может перекликаться с патологиями среды, в которой он живет. Но, несмотря на поддержку муз художников, общество редко создаёт достаточно благоприятную среду для интеграции и исцеления ранних тревог и страданий творцов.
Жизнь итальянского художника XV века М. Караваджо, оборвалась в 38 лет, вероятно, в результате драки, которая оказалась более жестокой, чем другие, и побега, который ему пришлось совершить, чтобы избегнуть тюрьмы или не быть казнённым. На ранние годы жизни Караваджо пришлась ужасная эпидемия чумы в Милане, которая унесла жизни его деда, отца и младшего брата, когда ему было всего шесть лет. Оставшись один с матерью, которая рассталась с первым мужем, он испытал сильное влияние той атмосферы разлуки, горя и ужаса, которая царила тогда в Италии, а также войн внутри церкви и между Францией и Испанией. В его живописи свет и тень существуют бок о бок, в картинах мы видим чёрный цвет и жестокие сцены. Они перекликаются с примитивными сценами насилия и горя, которые он пережил в детстве.
Изучая жизни людей искусства, мы часто обнаруживаем, что их личная жизнь и социальные связи не столь прекрасны, как их работы.
Идея о том, что душевные страдания – это цена, которую приходится платить за исключительный талант, не нова. Еще древние греки, в частности, Платон, утверждали, что гениальные люди обычно бывают «не в себе».
У. Тринка пишет: “Все художники имеют потребность творить, исходя из отчаянного страдания: они собирают кусочки и фрагменты, чтобы через искусство вдохнуть новую жизнь в свои поврежденные внутренние объекты и воссоздать то, что было разрушено”. Художественное самовыражение, в равной степени обусловленное как человеческими страданиями, так и стремлением к идеальной красоте, основывается на раннем травматическом опыте творца, который материализуется в его творчестве, а иногда в бреде или в патологических актах. Это самовыражение может перекликаться с патологиями среды, в которой он живет. Но, несмотря на поддержку муз художников, общество редко создаёт достаточно благоприятную среду для интеграции и исцеления ранних тревог и страданий творцов.
Жизнь итальянского художника XV века М. Караваджо, оборвалась в 38 лет, вероятно, в результате драки, которая оказалась более жестокой, чем другие, и побега, который ему пришлось совершить, чтобы избегнуть тюрьмы или не быть казнённым. На ранние годы жизни Караваджо пришлась ужасная эпидемия чумы в Милане, которая унесла жизни его деда, отца и младшего брата, когда ему было всего шесть лет. Оставшись один с матерью, которая рассталась с первым мужем, он испытал сильное влияние той атмосферы разлуки, горя и ужаса, которая царила тогда в Италии, а также войн внутри церкви и между Францией и Испанией. В его живописи свет и тень существуют бок о бок, в картинах мы видим чёрный цвет и жестокие сцены. Они перекликаются с примитивными сценами насилия и горя, которые он пережил в детстве.
М. Караваджо, Се Человек, 1571-1610
Близкий к нашим дням другой пример – жизнь В. Ван Гога (1853-1890), талантливого художника, стоявшего у истоков постимпрессионизма и фовизма, вдохновителя особой формы искусства, предвосхитившей появление абстракционизма.
В детстве его отец жестоко обращался с ним, так что он стал алкоголиком, любителем абсента, и страдал от галлюцинаций. Его несколько раз госпитализировали в психиатрическую больницу. После ссоры с П. Гогеном он отрезал себе ухо и отдал его молодой проститутке. Через несколько лет он покончил жизнь самоубийством, оказавшись на пределе своих физических и душевных сил.
После недолгого периода тяготения к религии, Ван Гог много помогал представителям рабочего класса, оказавшимся в трудной ситуации, в ущерб своим собственным материальным потребностям. Делал красоту искусства доступной для них. На своих картинах он часто изображал страдающих людей скромного достатка. Например, его картины с изображением едоков картофеля или кафе, где собираются проститутки.
В детстве его отец жестоко обращался с ним, так что он стал алкоголиком, любителем абсента, и страдал от галлюцинаций. Его несколько раз госпитализировали в психиатрическую больницу. После ссоры с П. Гогеном он отрезал себе ухо и отдал его молодой проститутке. Через несколько лет он покончил жизнь самоубийством, оказавшись на пределе своих физических и душевных сил.
После недолгого периода тяготения к религии, Ван Гог много помогал представителям рабочего класса, оказавшимся в трудной ситуации, в ущерб своим собственным материальным потребностям. Делал красоту искусства доступной для них. На своих картинах он часто изображал страдающих людей скромного достатка. Например, его картины с изображением едоков картофеля или кафе, где собираются проститутки.
В. Ван Гог, Звездная ночь, 1889
Ещё более поздний пример – художница Яёи Кусама, родившаяся в Японии в 1929 году во время войны, незадолго до Пёрл-Харбора, и очень рано обнаружившая в себе желание рисовать, несмотря на трудное детство и ранние галлюцинации.
В своей автобиографии она рассказывает о том, как поступала с ней её мать, женщина с авторитарным характером, которая вымещала на ней своё недовольство ветреностью мужа и не хотела, чтобы она стала художницей. “В такой токсичной семье, как моя, единственное, ради чего я жила, было мое искусство”, – признаётся она в своей автобиографии. Кусама закончила свою жизнь в психиатрической клинике, где продолжала писать картины, и они пользовались огромным успехом; её творения продавались за большие деньги. Одной из её особенностей было повторяющееся изображение точек (маленьких шариков) и фаллических форм в её работах. “Моя жизнь, – говорила она, – это всего лишь одна точка среди миллионов частиц, каковыми являются горошины”. В ее работах горошины заполоняют собой безграничное пространство и уничтожают границы между человеком и окружающей средой. Кусама борется со злом при помощи зла: минимальные жесты, которые она систематически повторяет на своих полотнах, служат лекарством от захватывающих её галлюцинаторных наваждений. Фаллос и печенья макарони, используемые в её инсталляциях, связаны с неприятием Кусамой секса и, как следствие, мачизма и вообще положения мужчины в обществе, да и общества массового потребления как такового.
В своей автобиографии она рассказывает о том, как поступала с ней её мать, женщина с авторитарным характером, которая вымещала на ней своё недовольство ветреностью мужа и не хотела, чтобы она стала художницей. “В такой токсичной семье, как моя, единственное, ради чего я жила, было мое искусство”, – признаётся она в своей автобиографии. Кусама закончила свою жизнь в психиатрической клинике, где продолжала писать картины, и они пользовались огромным успехом; её творения продавались за большие деньги. Одной из её особенностей было повторяющееся изображение точек (маленьких шариков) и фаллических форм в её работах. “Моя жизнь, – говорила она, – это всего лишь одна точка среди миллионов частиц, каковыми являются горошины”. В ее работах горошины заполоняют собой безграничное пространство и уничтожают границы между человеком и окружающей средой. Кусама борется со злом при помощи зла: минимальные жесты, которые она систематически повторяет на своих полотнах, служат лекарством от захватывающих её галлюцинаторных наваждений. Фаллос и печенья макарони, используемые в её инсталляциях, связаны с неприятием Кусамой секса и, как следствие, мачизма и вообще положения мужчины в обществе, да и общества массового потребления как такового.
Я. Кусама в своем музее в токийском районе Синдзюк, 2017
Р. Опалка (1931- 2011) делал примерно то же самое. Он просто писал дату белой краской на чёрной доске, изображая время ожидания в начале своей серии из более чем 200 почти одинаковых картин, изображая непоправимый ход времени, подводящего к концу.
Но не все современные художники страдают от очевидной патологии, если не считать повышенной чувствительности к страданиям общества, которые они воспроизводят. Жизнь П. Сулажа, например, который недавно умер в возрасте 102 лет, не была столь беспокойной, несмотря на его очень мрачные произведения, например, почти полностью чёрные картины, известные как «чернее чёрного»...
Но не все современные художники страдают от очевидной патологии, если не считать повышенной чувствительности к страданиям общества, которые они воспроизводят. Жизнь П. Сулажа, например, который недавно умер в возрасте 102 лет, не была столь беспокойной, несмотря на его очень мрачные произведения, например, почти полностью чёрные картины, известные как «чернее чёрного»...
П. Сулаж, Без названия, 1995
Если мы посмотрим на представителей так называемого концептуального искусства, столкнемся с отсутствием плодотворности и с разрушительным насилием. Красота и идеалы будущего будто опустошились, лишились смысла. Этим обусловлено повторение фактического в повторяющимся искусстве, которое мы обнаруживаем в картинах и на фотографиях Дж. Кошута или в повторяющейся музыке Ф. Гласса, например.
Дж. Кошут, Один и три стула, 1965
После абстрактного искусства приходит искусство пустоты, искусства “ничего” или искусства невидимого - апогей пустоты нашего общества. Ведь продал же итальянский художник С. Гарау одну из своих невидимых скульптур за 15 тыс. долларов. “Пустота, – говорил он, – есть не что иное, как пространство, наполненное энергией, и даже если мы опустошим его, пустота будет иметь вес... В конце концов, разве мы не придаем форму Богу, которого никогда не видели?”
Возможно, в наше время красота страдает от той же проблемы, что и религия, – от утраты веры в будущее и смысла жизни?
В завершении процитирую Ф. Чена: “Красота – это не просто орнамент. Это знак, с помощью которого творение говорит нам, что жизнь имеет смысл”. Она не может быть сведена к физической красоте или к формальному совершенству, но является результатом интеграции целого ряда человеческих переживаний, от телесной природы и эмоций до жизни духа.
Красота придаёт смысл нашей жизни, лежащий в основе творения мира и Вселенной. Своеобразная форма негэнтропии, гармоничная сложность, которая борется с деградацией, дезорганизующим хаосом энтропии с точки зрения учёных, размышляющих об устройстве жизни во Вселенной.
Источник: F. Duparc, La beauté curative et son ombre. La folie des individus créatifs
Возможно, в наше время красота страдает от той же проблемы, что и религия, – от утраты веры в будущее и смысла жизни?
В завершении процитирую Ф. Чена: “Красота – это не просто орнамент. Это знак, с помощью которого творение говорит нам, что жизнь имеет смысл”. Она не может быть сведена к физической красоте или к формальному совершенству, но является результатом интеграции целого ряда человеческих переживаний, от телесной природы и эмоций до жизни духа.
Красота придаёт смысл нашей жизни, лежащий в основе творения мира и Вселенной. Своеобразная форма негэнтропии, гармоничная сложность, которая борется с деградацией, дезорганизующим хаосом энтропии с точки зрения учёных, размышляющих об устройстве жизни во Вселенной.
Источник: F. Duparc, La beauté curative et son ombre. La folie des individus créatifs
